Навалиться всем телом, пусть уже откроется эта чертова дверь! Любопытство бурлит в крови и дверь наконец поддается. Она открывается настежь, Сэл падает на Изабелль и недоуменно смотрит в темноту. Темнота. Там настолько темно? Да что ж такое… Шторы конечно задернуты, но все равно в комнате достаточно света чтобы поделиться с какой-то жалкой каморкой. Чулан под лестницей остается во мраке.
- Ну и что же...
Хотела было начать Эрондэйл, да не вышло. Из каморки высунулась мерзкая засохшая рука, с кожей настолько неприятной на ощупь, как и наждачная бумага. Рука ухватилась за запястье чудачки и послышался кряхтящий голос старухи.
- Ты хочешь дружить, сумасшедшая девочка? Одна проблема, я не вожусь с безумцами.
Конечно захотелось ответить. Но возможности ей не предоставили. Сэл силой затащили в темное помещение, а потом случилось что-то невообразимое, что-то непоправимое. Как будто ее мозг вытащили из целлофана, и он вдохнув реального кислорода заработал на полную, открыл все двери настежь чтобы проветрить, даже дверь на чердак и в подвал. Голову заполонили воспоминания, и девушка истошно заорала. Лучше бы он этого не делал.
***
Глаза слепит солнце. Над кроватью висит каруселька с разноцветными игрушечным драконами. Из соседней комнаты раздается шумный спор. Это мужчина и женщина. Это низкий и спокойный голос и звонкий истеричный. Я начинаю плакать и реветь, я не знаю точно почему, но знаю наверняка, что мне грустно. Несмотря на солнце, несмотря драконов, несмотря на тепло. В комнату торопливо вбежали взрослые. Щеки женщины пылали румянцам, в глазах было беспокойство. Мужчина смотрел в пол, в этом было что-то отчаянное. Женщина взяла меня на руки и принялась укачивать, от нее приятно пахло морем. Я успокаивалась, было приятно играть с ее волосами, она их почему-то отбирала, видимо они для нее слишком много значат.
Ночь. Луна скрылась за тучами. По стенам плывут жуткие тени. Страх охватывает меня с ног до головы, я почти онемевшая, кажется, что если я закричу, то не издам не звука. Я кричу. На крик прибегает мужчина. Я плачу. Она достает меня из кроватки. Я хлюпаю влажным от соплей носом. Он бережно утирает его платком и начинает убаюкивать. От него пахнет зубной пастой и поцелуями. Я не уверенна в том, как пахнут поцелуи, но именно так сегодня пах мужчина. Он поет колыбельную, такую нежную, такую приятную. Она забирает все ужасы, все страхи, все печали. Я засыпаю.
Разбитая коленка, алая кровь стекает по ноге и стопориться о белый кружевной носок. Я не плачу, я изучаю. Я смотрю на цвет, я смотрю на структуру, я смотрю на то как она течет, я смотрю на реакцию окружающих. Воспитатели детского сада в панике мечутся в поисках какого-то антисептика. Все мои однокашники недоуменно пялятся. Ногу немного щиплет, но ничего трагичного. Я не чувствую никакой феерической боли. И все еще не хочу плакать. Не в этот раз, не этим днем.
Отец меня обнимает. От него пахнет отчаянием, но он заразительно улыбается. Мама плачет на кухне. Я не знаю почему она столько плачет. Папа очень хороший. Он каждый вечер после работы помогает мне с уроками и всегда поутрам выдает мне печенье, которое мама прячет на верхней полке. По утрам он очень крепко целует маму и обнимает ее пере уходом. Папа любит меня и маму. Я люблю папу, да и мама его любит. Но почему же она столько плачет?
Кажется, у меня проблемы. Мальчишки в школе издеваются надо мной. Говорят, что я плоскогрудая чудачка. Но ни Элис, ни Карин не защитили меня от злых сплетен. А я ведь сколько раз выдирала их косы из рук засранцев. Но не мудрено, эти разгильдяи им нравятся. А зачем перечить людям, которым хочешь понравится? Зачем перечить людям, которые для тебя хоть каплю дороги? И не значит ли это, что я не дорога ни Элис, ни Карин?
Мама и папа слишком много ссорятся. Это уже даже не раздражает. Это вгоняет в бессилие. Я могу учится только в гостях у бабушки. У нее из внешних раздражителей только коты и тихо бубнящий телевизор, но это не так существенно, как личные беспочвенные драмы. Да и бабушка знает математику получше мамы. И у папы в последнее время совсем мало на меня времени. Слишком много дел на работе. Я понимаю, он полицейский, он делает важное дело. Но мама не входит в его положение. Чего я не понимаю, так это почему она злиться каждый раз, когда он задерживается или поздно приходит. Он каждый раз обнимает ее, пока она колотит его по спине и рассыпается на кучу обвинений. А он всегда молчит и отчаянно улыбается.
Сегодня хороший день! Мама, папа и я решили сменить обстановку и мы переезжаем на остров. Мне Сплит нравится, он очень зеленый, разнообразный и огромный по своей территории. Столько всего нового и неизведанного. Хочу побывать везде, хочу узнать все! Мама устраивает меня в школу. Папа ищет себе новую работу в местном участке. Я уверенна, что его возьмут, он же хороший полицейский. Только последнее время он стал много грустить, хотя мать перестала истерить, да и дела идут в гору?
Бабушка умерла.
Я не знаю что делать. Хочется упиться в усмерть, как это сделал папа. Он уже неделю лежит в кровати. Он не встает и не разговаривает. Я приношу и уношу еду, а он только пьет. Я приношу и уношу ведро, чтобы он сходил в туалет. Я никогда раньше не видела его таким разбитым, таким потерянным.
Произошло то, чего я не понимаю. И, наверное, никогда не пойму.
Мама ушла.
Она умоляла меня пойти с ней, но разве я могу оставить его в таком состоянии? Как его можно вообще оставить!
Уже неделю как нет матери, она очень громко кричала на папу, но я не слышала, чтобы он отвечал. Я не была в школе ни разу, да что там в школе! Я в город даже не выходила. Как-то не до этого. Да и вообще зачем эта школа, если все мы рано или поздно окажемся одни, или в могиле. А разве одиночество не равносильно смерти?
Папа не в себе. Он думает, что здесь опасно, он просит меня уйти в лес. Я пытаюсь его успокоить, урезонить, утихомирить. Но все без толку, он напоминает маньяка одержимого навязчивой идеей. Если бы мама была здесь, я не уверенна что у нее вышло бы лучше, но я сделаю все, что в моих силах чтобы его убедить. Нужно вернуть его в кровать и дать ему выпить лекарство, которое я нашла в его кабинете. На этой баночке была его фамилия.
У меня ничего не получается. "ЗДЕСЬ ОПАСНО, ТЕБЕ НУЖНО УБИРАТЬСЯ!" - опять и снова вопит отец. Я не могу его останавливать, несмотря на исхудавшее тело в нем столько сил. Он пытается вытолкать меня из дома, я уже пять раз возвращалась, а он все не прекращает. Может мне нужно позвонить другим взрослым? Я не могу его урезонить, я не могу с ним даже поговорить. Это как говорить с музыкальным центром! Он крутит один и тот же трек, его заело. И я не могу нажать стоп или перемотать вперед.
Он взял топор, чертов, мать его, топор!
Он напевает колыбельную. Ту же, что и в детстве, которой он забирал мои кошмары! Но не сейчас, сейчас он мой кошмар. И он надвигается! В дневном свете зловеще поблескивает лезвие. Он замахнулся. Я жмурюсь и стараюсь не смотреть, все на что хватает моих сил - отвернуться. Тыльная сторона глухо ударилась о мой висок. Какая же все-таки у меня ужасная реакция, почему не прикрылась руками? Почему не убежала? Я дотрагиваюсь до головы, а она как ватная. На руке багряная кровь. Я не плачу.
- Пап?
- Я отведу тебя в безопасное место!
***
Сердце пропустило удар и защемило.
- ПАПА!
Закричала она в темноту. В этом чулане под лестницей было так же темно, но хватка на ее запястье не ослабла, старуха все еще сжимала руку девушки. Дыхание сбилось. Воздух, нужно больше кислорода. Здесь душно. Шумно вдыхать ртом затхлый воздух каморки. Голова раскалывается. В нее понапихали ежей и игольниц. Все впиваются в кору головного мозга. Такое ощущение, что мне снова проломили голову. Снова.
Какое забавное слово. Снова. Мне проломили голову. И не кто-то. А отец. С этой мыслью нужно пожить и смириться, но делать это нужно явно не в компании полоумной старухи и адских головных болей. Я пытаюсь выдрать руку и оттолкнуть женщину. Отпихиваюсь второй рукой, ногами, телом. Тихо постанываю, мне очень больно, правда. Я не уверенно было ли мне когда-то так больно. Но если вспомнить топор и посмотреть на шрам, то, наверное, было.
Сэл понадобилось некоторое время чтобы до конца понять где она, и что она. Ее ошарашенный мозг вспомнил Изабель, и Эрондейл решила напомнить ей о себе.
- БЕЛЛА!
Закричала она что есть мочи и стукнулась спиной о дверь, все так же вырываясь из лап старухи.
Господи, спаси и сохрани. В такие моменты все верят в бога, а Эрондэйл в него не только поверила, она его еще и вспомнила. И пусть он тоже ее вспомнит, пусть прольет свет в это царство мрака, пусть вытащит ее из этой адской каморки, этого адского дома, пусть избавит ее от мучительных воспоминаний. Она хочет быть снова Сэл, не Селвин Эрондейл. Хочет быть просто чудачкой из леса с коротким именем Сэл. Которая любит животных, которая любит свежий воздух и людей, которая любит жизнь. Почему-то, когда воспоминания вернулись к ней вся любовь пропала, ее затмило разочарование, да такое сильное, такое жгучее, еще чуть-чуть, и оно прожжет ей сердце. Скорее, Господи, вызволи ее оттуда! Забери ее из этого тартара! Спой ей ту самую песню! Пусть это будет сон, просто еще один жуткий сон.